Неточные совпадения
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал,
о чем она говорила, перегнувшись к
брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы
вспоминая что-то.
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и
вспоминал о том, что он ждал
брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с
братом. И
брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут другие.
Не поминая даже
о том, чему он верил полчаса назад, как будто совестно и
вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками. Левин подал ему банку, и тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался, устремился теперь на
брата, требуя от него подтверждения слов доктора
о том, что вдыхания иода производят чудеса.
— А знаете, Авдотья Романовна, вы сами ужасно как похожи на вашего
брата, даже во всем! — брякнул он вдруг, для себя самого неожиданно, но тотчас же,
вспомнив о том, что сейчас говорил ей же про
брата, покраснел как рак и ужасно сконфузился. Авдотья Романовна не могла не рассмеяться, на него глядя.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая
о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец,
о котором он никогда не
вспоминает, так же, как
о брате Дмитрии. А вот
о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Он
вспомнил брата: недавно в одном из толстых журналов была напечатана весьма хвалебная рецензия
о книге Дмитрия по этнографии Северного края.
(Он
вспоминал потом сам, что в тяжелый день этот забыл совсем
о брате Дмитрии,
о котором так заботился и тосковал накануне; забыл тоже снести отцу Илюшечки двести рублей, что с таким жаром намеревался исполнить тоже накануне.)
Я бы, впрочем, и не стал распространяться
о таких мелочных и эпизодных подробностях, если б эта сейчас лишь описанная мною эксцентрическая встреча молодого чиновника с вовсе не старою еще вдовицей не послужила впоследствии основанием всей жизненной карьеры этого точного и аккуратного молодого человека,
о чем с изумлением
вспоминают до сих пор в нашем городке и
о чем, может быть, и мы скажем особое словечко, когда заключим наш длинный рассказ
о братьях Карамазовых.
И что, говоря
о возвращении детей и
о участи
брата, нельзя не
вспомнить благородного поведения сестер Ивашева.
Говоря
о слоге этих сиамских
братьев московского журнализма, нельзя не
вспомнить Георга Форстера, знаменитого товарища Кука по Сандвическим островам, и Робеспьера — по Конвенту единой и нераздельной республики. Будучи в Вильне профессором ботаники и прислушиваясь к польскому языку, так богатому согласными, он
вспомнил своих знакомых в Отаити, говорящих почти одними гласными, и заметил: «Если б эти два языка смешать, какое бы вышло звучное и плавное наречие!»
Я,
брат, тогда под самым сильным впечатлением был всего того, что так и хлынуло на меня на Руси; ничего-то я в ней прежде не понимал, точно бессловесный рос, и как-то фантастически
вспоминал о ней в эти пять лет за границей.
—
О тебе,
брат, часто, часто мы
вспоминали: на твоем месте теперь такой лекаришка… гордый, интересан. Раз не заплати — другой не поедет.
Когда она говорила
о брате и особенно
о том, что он против воли maman пошел в гусары, она сделала испуганное лицо, и все младшие княжны, сидевшие молча, сделали тоже испуганные лица; когда она говорила
о кончине бабушки, она сделала печальное лицо, и все младшие княжны сделали то же; когда она
вспомнила о том, как я ударил St.
И невольно
вспомнил Серебряный
о Максиме и подумал, что не так посудил бы названый
брат его. Он не сказал бы ему: «Она не по любви вышла за Морозова, она будет ждать тебя!» Он сказал бы: «Спеши,
брат мой! Не теряй ни мгновения; замори коня и останови ее, пока еще время!»
— Эх,
брат! — прервал Павел его речь. — Догнал ты меня, когда я
о таких делах думал, — лучше не
вспоминать! — Махнув рукой, он замолчал и пошёл медленнее.
Вспоминая отношение Любови к
брату, до известной степени настроенный ее рассказами
о Тарасе, он ожидал увидать в лице его что-то необычное, не похожее на обыкновенных людей.
Пили чай. Пётр долго придумывал:
о чём бы спросить
брата? И —
вспомнил...
Пётр сидел на стуле, крепко прижав затылок к стене; пропитанная яростным шумом улицы, стена вздрагивала; Пётр молчал, ожидая, что эта дрожь утрясёт хмельной хаос в голове его, изгонит страх. Он ничего не мог
вспомнить из того,
о чём говорил
брат. И было очень обидно слышать, что
брат говорит голосом судьи, словами старшего; было жутко ждать, что ещё скажет Алексей.
Она должна была знать, что Алексей не брезгует и девицами её хора, она, конечно, видела это. Но отношение её к
брату было дружеское, Пётр не однажды слышал, как Алексей советуется с нею
о людях и делах, это удивляло его, и он
вспоминал отца, Ульяну Баймакову.
И, слушая бойкую, украшенную какими-то новыми прибаутками речь
брата, позавидовал его живости, снова
вспомнил о Никите; горбуна отец наметил утешителем, а он запутался в глупом, бабьем деле, и — нет его.
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще
вспоминал о старшем сыне. Наверное Илья уже получил достойное возмездие за свою строптивость, об этом говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером, придя к
брату и раздеваясь в передней, Артамонов старший слышал, что Миром, возвратившийся из Москвы, говорит...
Он в разных местах везде напортил себе и теперь служил по железным дорогам: и его отец, и
братья, и особенно их жены не только не любили встречаться с ним, но без крайней необходимости и не
вспоминали о его существовании.
Вспоминал ли Иван Ильич
о вареном черносливе, который ему предлагали есть нынче, он
вспоминал о сыром сморщенном французском черносливе в детстве, об особенном вкусе его и обилии слюны, когда дело доходило до косточки, и рядом с этим воспоминанием вкуса возникал целый ряд воспоминаний того времени: няня,
брат, игрушки.
Напротив, присутствие Кистера облегчало ее и располагало к веселости, хотя не радовало ее и не волновало; с ним она могла болтать по часам, опираясь на руку его, как на руку
брата, дружелюбно глядела ему в глаза, смеялась от его смеха — и редко
вспоминала о нем.
— Нельзя,
брат, дела! — сказал Василий Андреич. — Час упустишь, годом не наверстаешь, — добавил он,
вспоминая о роще и
о купцах, которые могли перебить у него эту покупку. — Доедем ведь? — обратился он к Никите.
Тут только
вспомнил он про
брата полоняника да про татарина Субханкулова. В ярманочных хлопотах они совсем у него из ума и памяти вон, а ежели когда и
вспоминал о Мокее, так каждый раз откладывал в долгий ящик — «успею да успею». Так дело и затянулось до самого отъезда.
Глафира Васильевна еще ранее
вспоминала о старшем
брате со вздохом, а Горданов на вопросы, предложенные
о нем когда-то Глафирой, отвечал с смущением.
Чухонец постучал трубкой об оконную раму и стал говорить
о своем брате-моряке. Климов уж более не слушал его и с тоской
вспоминал о своей мягкой, удобной постели,
о графине с холодной водой,
о сестре Кате, которая так умеет уложить, успокоить, подать воды. Он даже улыбнулся, когда в его воображении мелькнул денщик Павел, снимающий с барина тяжелые, душные сапоги и ставящий на столик воду. Ему казалось, что стоит только лечь в свою постель, выпить воды, и кошмар уступил бы свое место крепкому, здоровому сну.
Когда же, после трагической смерти
брата, она осталась одна, под гнетом угрызений совести, когда все люди вокруг сделались ей противны, она
вспомнила о Коле Лопухине и
вспомнила, как, вероятно, не забыл читатель, задумавшись
о будущем, быть может ожидающем ее счастье, этом луче дивного утра, который должен был рассеять густой мрак окружавшей ее долгой ночи.
— Потому-то я и ринулся всюду отыскивать тебя, чтобы заставить
вспомнить о покинутой тобою. Не утаю, я решился закатить тебе нож в самое сердце и этим отомстить за ангела-сестру, но теперь я в твоих руках, и пусть умру смертью мученическою, но за меня и за нее, верь
брат Чурчило, накажет тебя Бог.
— Потому-то я и ринулся всюду отыскивать тебя, чтобы заставить
вспомнить о покинутой тобой… Не утаю, я решился закатить тебе нож в самое сердце и этим отомстить за ангела-сестру, но теперь я в твоих руках, и пусть умру смертью мученической, но за меня и за нее, верь,
брат Чурчила, накажет тебя Бог…
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для
братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю
о Б., и только тогда
вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
Вот неожиданное происшествие: отыскался в Москве Николай Евгеньевич, наш дорогой инженер и свояк, и мало того, что отыскался, но еще прислал любезное письмо с предложением денег.
Вспомнил почти через год, что у него есть мамаша, Инна Ивановна, и предлагает мне разделить материальные заботы
о ее существовании. Но ни
о Саше, ни
о брате Павлуше, ни
о моей Лидочке — ни слова.
Часто, собирая милостыню и сочтя 20—30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг, с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер
вспоминал масонскую клятву
о том, что каждый
брат обещается отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.